назад
Семинар
Мысль о том, что искусство можно использовать в апологетике, евангельским христианам представляется достаточно новой. По крайней мере, за прошедшие двести лет очень немногие обращались к этому вопросу. Но в последние несколько десятилетий развивается понимание апологетической ценности искусства. В рамках этого семинара мы рассмотрим значение искусства для культуры в целом, а также поговорим о том, как можно использовать искусство в апологетике. Мы исходим из того, что искусство – это средство общения, которое относится – прямо или косвенно – к естественному откровению. Иными словами, искусство отличается творческим началом, формой и красотой и, следовательно, связано с естественным откровением. Независимо от того, какими намерениями руководствуется художник, создавая то или иное произведение, в нем всегда просматривается определенное мировоззрение. Христианам, занимающимся искусством, всегда нужно об этом помнить – их искусство должно передавать именно христианское мировоззрение. В ходе сегодняшнего семинара мы поговорим об архитектуре, литературе, изобразительном искусстве, музыке и кинематографе. Конечно, есть и другие виды искусства, но я считаю, что именно эти обладают наибольшей апологетической ценностью. Наши убеждения делают нас творцами искусства и в то же время его критиками: мы либо выражаем свои убеждения, либо чьи-то убеждения, выраженные в искусстве, влияют на нас.
С самого начала истории западной цивилизации мы слышим голоса многих мыслителей, говорящих об искусстве и его значении. К примеру, Платон самым недвусмысленным образом высказывается о силе искусства: «Разве не надо смотреть и за остальными мастерами и препятствовать им воплощать в образах живых существ, в постройках или в любой своей работе что-то безнравственное, разнузданное, низкое и безобразное? Кто не в состоянии выполнить это требование, того нам нельзя допускать к мастерству, иначе наши стражи, воспитываясь на изображениях порока, словно на дурном пастбище, много такого соберут и поглотят – день за днем, по мелочам, но в многочисленных образцах, и из этого незаметно для них самих составится в их душе некое единое великое зло. Нет, надо выискивать таких мастеров, которые по своей одаренности способны проследить природу красоты и благообразия, чтобы нашим юношам подобно жителям здоровой местности все шло на пользу, с какой бы стороны ни представилось их зрению или слуху что-либо из прекрасных произведений: это словно дуновение из благотворных краев, несущее с собой здоровье и сразу же, с малых лет незаметно делающее юношей близкими прекрасному слову и ведущее к дружбе и согласию с ним»1.
Платон считал искусство настолько могучим средством влияния на человека, что возлагал на государство обязанность следить за содержанием работы мастеров. Цитату из Платона я привел здесь не потому, что считаю необходимой государственную цензуру, а потому, что здесь говорится о силе искусства – по крайней мере, в представлении Платона. Его занимали вопросы истины, справедливости и красоты, поэтому он обращал внимание на все то, что угрожало существованию этих добродетелей в обществе. В труде «Государство» Платон писал, что в хорошем государстве допустимо только то искусство, которое изображает и поощряет вышеозначенные добродетели.
Исследуя любые виды искусства, мы должны исходить из христианского мировоззрения. Это значит, что нам нужно задаваться вопросами: «Отражается ли в этом произведении искусства христианское понимание истории? Отражаются ли в нем христианские представления о человеке и о жизни?» Любое искусство неизбежно отражает то или иное мировоззрение – явно или неявно, намеренно или ненамеренно. Когда речь идет о проявлении мировоззрения в искусстве, многие прежде всего думают о живописи, литературе и кинематографе. Однако архитектура тоже служит важным средством выражения мировоззрения.
Было время, когда христиане очень серьезно относились к виду зданий, предназначенных для богослужения. Внешний вид здания должен был отражать то, что происходило внутри. Джон Стэкхаус пишет: «На протяжении всей истории христиане возводили здания, внушающие определенные мысли тем, кто на них смотрел. И это было правильно»2. В средние века церковная архитектура оказывала большое влияние на архитектуру в целом. В храмах появились сводчатые и цилиндрические потолки и арки, создавая впечатление высоты и легкости. И внешний вид, и интерьер должны были вызывать ощущение сверхъестественного. Но на смену этим формам пришла более прагматичная архитектура наших дней. Теперь, строя церкви, христиане заботится не столько о создании ощущения трансцендентности, сколько о привлекательности здания для неверующих. Многие современные церкви похожи скорее на торговые центры или спортзалы. Но возникает вопрос: что говорит эта архитектура о нашем мировоззрении? Приходится признать, что она, пусть и непреднамеренно, несет в себе мирские идеи и свидетельствует о нашем прагматизме.
В сентябре 2002 года в Лос-Анджелесе завершилось строительство католического собора (стоимость работ составила 165 миллионов долларов). Архитектурный критик Майкл Роуз так пишет об этом образце постмодернистской архитектуры: «Архитектура собора лишена всякого символизма. Собор не указывает ни на что, кроме себя самого… иными словами, в нем нет ни малейшего намека на трансцендентность»3. Такие здания представляют собой разительный контраст по сравнению с тем, что было еще сто лет назад.
Кто-то, возможно, скажет, что европейские соборы – это пустая трата денег, что строили их, как правило, короли, чтобы увековечить свое имя. Может быть, это и так, но не стоит забывать о значении архитектуры, служившей напоминанием о трансцендентности и красоте происходящего внутри. Многие соборы имеют в сечении форму креста. Когда входишь в них, невольно хочется взглянуть вверх. На витражах в назидание прихожанам изображены сцены из Библии. Кафедра находится сбоку, потому что в центре внимания – не проповедник, а алтарь. А место органиста почти всегда на балконе, чтобы никого не отвлекать. Все это делалось не случайно, а целенаправленно.
Сегодня, говоря об апологетическом значении архитектуры, мы часто сталкиваемся со скептицизмом и даже насмешками. Но позвольте мне сформулировать свою мысль в соответствующем контексте. Речь идет об архитектуре зданий, которые христиане строят именно для богослужений. Более того, это вовсе не значит, что строительство непременно должно обходиться в круглую сумму. Я знаю церкви с достаточно скромным бюджетом, которые при этом строят здания, отражающие суть их веры. Конечно, далеко не везде можно построить церковное здание. В некоторых странах, где мне доводилось читать лекции, христиане покупают магазины и перестраивают их в церкви. Но даже в таком случае, составляя план реконструкции, можно учесть, что помещение будет использоваться для поклонения Богу. Просто нужно выйти за рамки прагматизма и подумать об апологетическом значении архитектуры. В одной из южных земель Германии есть церковь, архитектор которой знал, что в верхнем правом углу будет фреска, изображающая херувимов. И в этом месте он изваял ногу херувима, которая соединяет фреску с самим зданием. С помощью этого архитектор хотел выразить связь между землей и небом. Я вовсе не говорю, что всем нам нужно лепить ноги херувимов; это лишь один из примеров того, что архитектура способна отражать мировоззрение и, следовательно, служить целям апологетики.
В этом смысле у архитектуры есть два пути. Во-первых, архитектура сама по себе наводит наблюдателя на мысль о трансцендентном. Во-вторых, архитектура заставляет задуматься, задаться вопросами, которые могут открыть двери для проповеди Евангелия. Я знаю несколько церквей, где каждому посетителю вручают брошюру, в которой архитектура храма объясняется в свете христианского учения. Конечно, между формой и содержанием всегда должно быть равновесие, но я считаю, что нам, христианам, следует уделять архитектуре больше внимания. Если правильно к этому подойти, архитектура станет полезным апологетическим инструментом.
Литература – тоже действенное орудие апологетики. Существует по меньшей мере три способа применения литературы в апологетических целях. Во-первых, христиане могут сами создавать прекрасные литературные произведения, художественные или публицистические, защищающие христианское мировоззрение. Во-вторых, в беседах с неверующими можно использовать художественную литературу, затрагивающую житейские проблемы. В-третьих, можно с той же целью обратиться к литературе, преподающей читателю уроки нравственности.
Примером первого варианта могут послужить труды Клайва Льюиса. Например, в книге «Просто христианство» он отстаивает истины христианской веры, а «Хроники Нарнии» – пример литературы в жанре «фэнтези» с христианским подтекстом. Христианское мировоззрение ясно прослеживается и в классических романах – таких как, например, «Братья Карамазовы» Достоевского. «Исповедь» Толстого, по моему мнению, тоже имеет апологетическую ценность. К сожалению, в наше время довольно мало христианских авторов, пишущих литературные произведения такого рода. В числе немногих можно назвать американскую писательницу Джен Кэрон, из-под пера которой вышла «Митфордская серия» (Mitford Series). Этот цикл попал в список бестселлеров «Нью-Йорк Таймс». В книгах Кэрон христианское мировоззрение представлено убедительно, но ненавязчиво. В одном из недавних выступлений Джен Кэрон рассуждала о том, почему ее герои именно таковы, каковы они есть, и рассказывала о главных темах своих романов – об искуплении и прощении. Заключительная часть ее выступления была настоящей евангельской проповедью, в которой она призывала слушателей к вере в Иисуса Христа. Но таких писателей в наши дни очень мало. Большинство христианских авторов проповедуют настолько прямолинейно, что неверующие читатели, если и берутся за их книги, осиливают всего несколько страниц.
Недавно Томас В. Моррис написал книгу под названием «Если бы Гарри Поттер руководил “Дженерал Электрик”». Моррис – известный христианский философ, раньше преподававший в Университете Нотр-Дам. Недавно в письме ко мне он сообщил, что, перечитав заключительный вариант своей книги, сказал жене: если бы все его образование было необходимо лишь для того, чтобы написать эту книгу, оно бы того стоило. В этой книге Моррис подробно рассказывает о добродетелях, которым можно научиться у Гарри Поттера. Это прекрасный пример того, как с помощью современной литературы можно преподать урок добродетели. Книга заставляет читателей (по крайней мере тех, кто разделяет представления автора о добре и зле) искать ответ на вопрос, почему эти добродетели необходимы, причем искать в собственном сердце. Мне кажется, что эта книга представляет апологетическую ценность, потому что отвечает на один из самых главных вопросов в жизни.
Конечно, не каждый сумеет написать книгу такого уровня; но христиане могут использовать уже написанные книги для бесед с неверующими. Многие крупные компании уже приобрели тысячи экземпляров книги «Если бы Гарри Поттер руководил “Дженерал Электрик”», потому что хотят, чтобы на руководящих должностях у них были добродетельные люди. Таким образом, открывается новая возможность серьезно поговорить о том, что такое добродетель, и – что еще важнее – почему добродетельные люди несут с собой положительные изменения. Это всего лишь некоторые примеры применения литературы в апологетических целях. Хорошие литературные произведения – это способ вовлечь неверующего в дискуссию о самом главном, потому что литература, даже популярная, часто ищет ответы на важнейшие вопросы, возникающие в сердце человека.
Изобразительное искусство
Здесь необходимо особо отметить двух мыслителей двадцатого века, начавших применять изобразительное искусство в апологетических целях. Это Фрэнсис Шеффер и Ханс Рукмаакер. Те, кто видел фильм «Как же нам жить?», знают, как умело Шеффер с помощью произведений искусства вовлекал неверующих в диалог и анализировал философские тенденции своего времени. Умение «прочесть» общество через призму его искусства само по себе имеет большую апологетическую ценность. Мне доводилось читать в государственных университетах лекции на тему христианства и искусства, и отклик был просто поразительным. Эти лекции дали мне возможность рассказать о Евангелии и обсудить некоторые важнейшие жизненные вопросы.
Я повторю эти вопросы. Что такое первичная реальность? Какова природа реальности? Какова природа познания (можем ли мы хоть что-то знать наверняка; можем ли мы хоть что-то знать вообще)? Что такое человек? Что происходит после смерти? В чем смысл истории? Как отличить добро от зла? Если мир сотворен любящим Богом, то почему в нем существует зло?4 Искусство, даже современное, так или иначе пытается ответить на эти вопросы – но не всякое и не всегда. Тем не менее, искусство – неотъемлемая часть любого определения культуры. В каждом обществе искусство не только вносит свой вклад в формирование культуры, но и служит уникальным средством самовыражения культуры, ее ценностей, идей и идеалов. Искусство можно назвать окном, через которое видна душа культуры и душа самого художника. В той или иной степени, в зависимости от личности художника, искусство выражает мировоззрение, доминирующее в данной культуре, или мировоззрение самого художника.
В апологетике можно использовать такие явно христианские произведения, как «Воздвижение креста» Рембрандта. Эту великую, по любым меркам, картину можно обсуждать, проповедуя при этом евангельскую весть. Есть произведения, христианское содержание которых видно не сразу, – например, «Аллегория тщеславия» Моленара, голландского художника XVII века. Замечательная картина, заставляющая зрителей задуматься над вопросом смерти и смысла жизни. Говоря об искусстве XX века, можно вспомнить сюрреалистическую «Тайную Вечерю» Сальвадора Дали или «Фонтан» М. Дюшампа (1887-1968), аллегорически показывающий, во что превращается жизнь при отсутствии незыблемой основы.
Интересно отметить, что великий Ван Гог (1853-1890) также искал путь к Богу через искусство. Хилари Бранд пишет: «Поиски духовного в пейзаже продолжаются в работах Ван Гога, который обратился к живописи лишь после того, как его отчаянные попытки стать проповедником и миссионером потерпели крах. Он обратился к искусству с религиозным пылом. «Пытаться понять подлинное значение того, что хотели сказать нам в своих шедеврах великие художники, настоящие мастера, – это и есть путь к Богу», – говорил он»5. К сожалению, искусство само по себе не приводит к искуплению, и Ван Гог, как мы знаем, покончил с собой. Великий русский экспрессионист Кандинский (1866-1944) – еще один пример полной утраты абсолютных ориентиров в искусстве.
Я привел всего лишь несколько примеров произведений искусства, которые можно применять в апологетике. Сузи Габлик указывает на проблему модернизма и постмодернизма искусстве: «Когда искусство утрачивает связь с величием Абсолюта, оно теряет свою харизматическую «смыслообразующую» функцию. Ее беспокоит, что постмодернизм, несмотря на всю свою открытость, пуст в самом центре; он лишен интегрированного видения. Поэтому она хочет вернуть искусству его визионерскую функцию исцеления и восстановления целостности»6. Эта утрата центра – замечательная тема для бесед с неверующими, в ходе которых можно обратиться к главным жизненным вопросам. Последний пример постмодернистского искусства, к которому мне доводилось прибегать, – Фонтана с его «Смертью Бога», созданной в шестидесятые годы, когда была популярна идея «Бог умер». Фонтана очень точно изобразил, к чему приводит такая философия.
Чтобы показать
неверующим, в каком направлении движется искусство в наши дни, можно обратиться
и к более современным – постпостмодернистским – произведениям. В качестве
примеров можно привести творчество Синди Шерман и Джима Ходжеса. Элизабет Преттеджон пишет: «В девяностые годы такие
художники, как Джим Ходжес (р.
Художникам-христианам, желающим использовать свое искусство в апологетических целях8, стоит прислушаться к словам Рукмаакера: «Здесь я должен особо отметить, что искусство ни в коем случае нельзя использовать для доказательства ценности христианства [позже он делает оговорку: доказательство ценности христианства – не первоочередная функция искусства, 230]. Скорее, наоборот: ценность искусства следует показывать через христианство…. христианским искусство делает не тема, а дух, мудрость и понимание отражаемой в нем реальности. Быть христианином значит не распевать с утра до вечера «Аллилуйя», а являть в своем творчестве обновленную Христом жизнь, поэтому христианская картина – это не та картина, где у всех персонажей над головами нимбы и все они (если приставить ухо к полотну) поют «Аллилуйя»»9. Христианский художник, применяя свой талант в апологетике, должен быть мудрым. Он должен знать, как привлечь зрителя и как донести до него то, что необходимо сказать. Кроме того, верующий художник посредством своего творчества может напрямую поднимать вопросы, которые заставят людей задуматься. Один мой студент во время праздников в своем городе арендовал часть тротуара и рисовал мелом на асфальте, изображая, помимо прочего, и религиозные сюжеты, а прохожие останавливались и задавали вопросы. Он привлекал неверующих к диалогу с помощью своего творчества; но это действует лишь в том случае, если есть кто-то, кто ответит на возникающие у людей вопросы. Если же просто задавать вопросы, не отвечая на них, то это безответственно и неприятно.
На эту тему можно говорить еще очень много. Я просто привел несколько примеров того, как можно использовать изобразительное искусство в апологетике. Это может быть полезно художникам-христианам, желающим с помощью своего искусства распространять христианское мировоззрение. Это касается и художников, рассматривающих искусство как средство социокультурного анализа, обращаясь к произведениям искусства для того, чтобы вовлечь неверующих в диалог. В этом смысле искусство выступает как голос сердца, единый для всего человечества. Оно ставит нас перед самыми главными вопросами жизни и указывает на то, что наш образ жизни во многом зависит от ответов на эти вопросы. Таким образом, изобразительное искусство обладает для христиан большой апологетической ценностью, помогая строить отношения с теми, кто вообще не интересуется христианством.
Музыку можно назвать самым распространенным видом искусства. Благодаря МР3- плейерам и другим достижениям современных технологий музыка (и то, что иногда называют музыкой) звучит везде – от ванной комнаты до концертного зала. Когда я смотрю спутниковое телевидение, у меня создается впечатление, что на земле не осталось уголка, куда не проникла бы музыка. Кроме того, музыка – это не просто развлечение. Даже когда она предназначена для развлечения, те, кто ее слушает, не просто развлекаются. Многие утверждают, что музыка сама по себе нейтральна, но это утверждение совершенно необоснованно. Возможно, музыка нейтральна как общая категория, но конкретные музыкальные произведения нейтральными быть не могут. Поэтому мы можем использовать музыку в апологетике. Но, к сожалению, очень многие христиане находятся под сильным влиянием окружающей культуры, поэтому даже если они пытаются задействовать музыку, апологетическая ценность их усилий невелика.
Церковь всегда признавала силу музыки. И нам не следует забывать о том, что музыка – это искусство, обладающее огромной властью, поэтому использовать ее нужно мудро. Августин писал: «И, однако, я вспоминаю слезы, которые проливал под звуки церковного пения, когда только что обрел веру мою; и хотя теперь меня трогает не пение, а то, о чем поется, но вот – это поется чистыми голосами, в напевах вполне подходящих, и я вновь признаю великую пользу этого установившегося обычая. Так и колеблюсь я, – и наслаждение опасно, и спасительное влияние пения доказано опытом. Склоняясь к тому, чтобы не произносить бесповоротного суждения, я все-таки скорее одобряю обычай петь в церкви: пусть душа слабая, упиваясь звуками, воспрянет, исполнясь благочестия. Когда же со мной случается, что меня больше трогает пение, чем то, о чем поется, я каюсь в прегрешении; я заслужил наказания и тогда предпочел бы вовсе не слышать пения» («Исповедь» X,33)10. Августину можно посочувствовать; но мы привели эту цитату прежде всего затем, чтобы показать, насколько сильно музыка может воздействовать на человека.
Фома Аквинский писал: «[Итак] хвала разума превосходит хвалу уст. Но умственная хвала затрудняется при пении [по двум причинам]: во-первых, поющий отвлекается от содержания того, о чем поет, а во-вторых, то, что поется, другим менее понятно, чем если бы оно говорилось. Поэтому пение не должно использовать для молитвы (и хвалы)» («Сумма теологии», II II, вопр. 91, ст. 2, 5). Соглашаясь с Августином, Фома также добавляет, что если кто-то поет Богу от полноты веры, то даже те, кто не понимают слов, понимают причину пения – хвалу, и этого достаточно для того, чтобы вызвать в них желание прославлять Бога («Сумма теологии», II II, вопр. 91, ст. 2, 5)11.
Жан Кальвин писал: «И, конечно же, если пение отличается торжественностью, приличествующей Богу и ангелам, оно наполняет священнодействие достоинством и величием, возводя ум к ревностной молитве. Но нужна великая осторожность, чтобы уши наши не стали внимательнее к музыке, чем разум – к духовному значению слов. Августин признает («Исповедь», 10, гл. 33), что именно это опасение заставляло его иногда желать, чтобы в церкви придерживались обычая св. Афанасия, настаивавшего, чтобы слова скорее читались нараспев, чем пелись. Но, учитывая все преимущества пения, Августин все же склонялся к противоположному мнению. Если проявлять умеренность, то нет сомнения в том, что обычай этот священный и душеполезный. С другой стороны, песни, написанные лишь для того, чтобы тешить ухо, не приличествуют величию Церкви и омерзительны для Бога»12. И конечно же, можно привести пример Ульриха Цвингли, который был самым выдающимся музыкантом среди всех реформаторов, но в конечном счете полностью исключил музыку из богослужения. Приводя эти цитаты, я сейчас не поднимаю вопрос о значении музыки в Церкви, но просто хочу показать, что Церковь издавна признавала силу музыки. Христиане, желающие использовать музыку в апологетических целях, должны хорошо это понимать.
Есть два способа использования музыки в апологетике. Верующие могут изучать светские музыкальные произведения и содержащееся в них мировоззрение. Таким образом можно найти общий язык с неверующими, слушающими эту музыку, и помочь им задуматься о том, какое мировоззрение эта музыка передает. Кроме того, христиане могут также использовать музыку для передачи христианского мировоззрения. Я с сожалением отмечаю, что на данном периоде истории хорошей христианской музыки крайне мало. Христиане в наши дни в основном подражают музыке, популярной в современной культуре, стремясь сделать христианскую музыку понятной для неверующих. Но они не понимают, что средство (в данном случае форма) передачи мировоззрения имеет собственное мировоззренческое основание. Когда они используют форму, навеянную духом века, и слова, вдохновленные Духом Христа, неизбежно возникает противоречие. Как пишет Рукмаакер: «Не следует перенимать рок-музыку, сохраняя ее форму и вкладывая в нее новые слова. Содержание рок-музыки заключается не в словах, а в форме. Еще прежде чем мы услышим слова, музыка уже скажет нечто совершенно определенное. Выражение «христианский рок» содержит внутреннее противоречие. Мы должны любить Бога и ближнего. Это значит, что нам нужно хранить себя в чистоте и различать, что происходит. Только так сможем мы помочь ближнему»13. Поэтому, если мы хотим использовать музыку для передачи христианского мировоззрения, нужно делать это правильно. Хотелось бы, чтобы музыканты-христиане проявляли больше творческой изобретательности. Перестаньте подражать миру и создавайте такую музыку, которая была бы христианской и по форме, и по содержанию.
Профессор музыки Роберт Гринбург считает, что в церкви не следует использовать музыку с мощным ритмом, потому что такой ритм рассчитан на пробуждение эмоций ниже пояса, что совершенно неуместно в христианской среде. Я считаю, что музыку можно использовать в апологетических целях, но надо помнить, что музыка оказывает и позитивное, и негативное влияние. Она способна донести содержание слов до самого сердца. Однако неумелое обращение с музыкой внушает ошибочные или как минимум противоречивые мысли. Если же мы используем музыку для благовестия, то между музыкой и словами должна быть мировоззренческая гармония. Не следует в целях благовестия использовать то, от чего неверующие, которым мы проповедуем, должны будут отказаться, если станут христианами. Многие стараются, чтобы Благая Весть достигла неверующих там, где они находятся сейчас. Но если мы не показываем им, к чему стремиться, и не призываем к новому образу жизни, то, став христианами, они будут считать, что раз мирские формы музыки приемлемы для благовестия, то приемлемы они и в христианской жизни. Кроме того, не следует размывать границу между священным и обыденным. А именно это и происходит в тех случаях, когда мы прагматично рассматриваем христианство как товар и продаем его, стараясь найти подход к покупателю.
Кинематограф
Кино – это, пожалуй, самый доступный вид искусства, который можно использовать в апологетических целях. Конечно, всем нравятся разные виды искусства, и в апологетике надо это учитывать. Но фильмы, благодаря телевидению и видео, смотрят почти все. Это наиболее популярный вид искусства во всем мире. Недавно одна из крупнейших телекомпаний Америки выпустила передачу под названием «Где находятся небеса и как на них попасть». Здесь я вовсе не собираюсь обсуждать достоинства или недостатки этой передачи. Но я приведу то, что сказала ведущая в самом начале. Она сказала, что сегодня большинство получает информацию о небесах не с церковной кафедры, а с телевизионного экрана.
Это же можно сказать не только о небесах, но и обо всех вопросах, актуальных для современного общества. Кто-то отметил, что мнение современного человека по вопросам биоэтики формирует телевидение, а не Церковь. За один вечер перед телеэкраном зритель, например, может просмотреть передачи, в которых затрагиваются вопросы этики гомосексуальных браков, отключения систем жизнеобеспечения для коматозных пациентов, подросткового секса, самоубийства с помощью врача, а также множество других современных проблем. В фильмах и передачах ставятся вопросы о смерти, смысле жизни и сущности человека. Все это дает христианам темы для апологетических бесед с неверующими. Кино- и телеиндустрия указывают на существующие проблемы; задача же христианина –не только показать сами проблемы, но и обсудить решения, предлагаемые в том или ином фильме.
Приведем несколько примеров. В 2004 году Вуди Аллен снял по собственному сценарию фильм «Мелинда, Мелинда». В этом фильме очень глубоко затрагиваются вопросы смысла жизни. В конце фильма один из персонажей, сидя за столом с тремя людьми, делает вывод, что смысла в жизни нет, и когда мы умираем, это конец. В этот же момент экран становится темным, и на этом фильм заканчивается. Конечно, все знают, что Вуди Аллен – философ, использующий кинематограф для пропаганды своего мировоззрения.
Другой интересующий нас фильм – «В чужом ряду». Молодой юрист (Бен Эффлек) и бизнесмен (Сэмюел Джексон) попадают на дороге в небольшую аварию. Ссора из-за столкновения перерастает в настоящую вражду. Но интересно, что на протяжении всего фильма зритель задается вопросом: «Есть ли в жизни смысл?» События, происходящие в нашей жизни, – случайны ли они, или вызваны нашими решениями, или же предопределены заранее? Больше всего мне в фильме запомнился эпизод, когда Бен Эффлек в поисках ответов приходит в католическую церковь. Священники ходят взад и вперед с деревянными крестами и поют: «Древо, на котором Спаситель умирал». Бен заходит в исповедальню; священник спрашивает его, в каких грехах он хочет покаяться. Бен отвечает, что не собирается каяться; он просто хочет знать, есть ли в жизни смысл. Священник спрашивает: «А почему вообще должен быть какой-то смысл?» Это очень важный эпизод. Он говорит о том, что церковь заботится только о соблюдении традиций и не может ответить на вопросы, возникающие у обычного современного человека. Этот фильм можно смотреть вместе с неверующими, а затем обсуждать его содержание, потому что в нем затрагивается вопрос, возникающий у многих: «Есть ли в жизни смысл?»
Еще один интересный фильм – «Подержанные львы» (Second Hand Lions), снятый в 2003 году, с Майклом Кейном и Робертом Дювалем в главных ролях. Увлекательный сюжет делает этот фильм интересным для зрителей всех возрастов. В фильме есть эпизод, в котором Дюваль разговаривает с мальчиком, ищущим истину, в которую можно верить. И Дюваль ему говорит: «Если что-то неистинно, это еще не значит, что в него нельзя верить. Иногда людям больше всего нужно то, что может оказаться ненастоящим… Все это (справедливость, истина, любовь) нужно человеку; ему нужно в это верить – неважно, правда это или нет». Мальчик отвечает: «Это ты хорошо сказал». В этом эпизоде отражается мирской образ мышления: неважно, истинно или нет то, во что ты веришь. Главное, чтобы вера облегчала жизнь.
И, наконец, картина «Малышка на миллион долларов» Клинта Иствуда, который также играет одного из главных героев, Фрэнки Данна. Хилари Суонк играет Мэгги Фицджеральд – бедную официантку из низов общества, выросшую в очень неблагополучной семье. Ей тридцать один год, и она пытается изменить свою жизнь, добившись успехов на боксерском ринге. Она уговаривает Фрэнки Данна, опытного тренера, стать ее наставником и менеджером. Данна поддерживает в этом его старый партнер Эдди (которого играет Морган Фримен). Эдди разглядел в Мэгги большой потенциал и верит, что она сможет стать настоящим боксером. Дочь Фрэнки уже давно не разговаривает с отцом, и со временем Фрэнки практически удочеряет Мэгги. Этот фильм можно назвать классическим примером того, как хорошо построенный сюжет заставляет зрителя сочувствовать героям и смотреть на происходящее их глазами. Но в конце фильма сочувствие это используется для того, чтобы внушить зрителю определенное мировоззрение. В фильме пропагандируется самоубийство с помощью врача, и пропагандируется настолько активно, что даже некоторые из самых ярых противников эвтаназии начинают сомневаться в правильности своего мнения. Трудно переоценить апологетическую ценность этого фильма. Необходимо просмотреть его целиком, чтобы прочувствовать всю силу его влияния на зрителя.
В заключение можно сказать, что кинематограф, как и другие виды искусства, дает христианам замечательные возможности для апологетического общения с неверующими. В фильмах часто поднимаются важнейшие мировоззренческие вопросы. Но ответы на эти вопросы часто даются с позиций материалистического мировоззрения. Тем не менее, христиане могут использовать эти вопросы, чтобы начать беседу. Нужно только уметь воспользоваться этой возможностью.
Надеюсь, мне удалось показать несколько способов применения искусства для апологетики и благовестия в условиях материалистического общества. Здесь есть свои трудности и опасности, но есть и преимущества. Нам необходимо умение различать, что полезно, а что нет. Мы должны видеть разницу между подражанием и пониманием. Верующие часто подражают обществу, пытаясь представить христианство в привлекательном свете. Стараясь привлечь тех, кто не интересуется христианством, и апеллируя к ценностям, общим для всех цивилизованных людей, они прибавляют христианское содержание к светскому устройству жизни, но при этом умалчивают о принципиальных противоречиях между христианским и светским мировоззрениями. Понимание общества – это понимание его проблем, вопросов и попыток ответить на них. Оно необходимо для того, чтобы найти общий язык с неверующими и ответить в благовестии именно на те вопросы, которые они задают. Необходимо понимать образ мышления человека в контексте его общества и культуры и отвечать именно на те вопросы, на которые сам он не может найти удовлетворительных ответов.
1 Платон. Государство. В кн.: Платон. Государство. Законы. Политик. М.: «Мысль», 1998.
2 John G. Stackhouse, From Architecture to Argument, в кн.: Christian Apologetics in the Postmodern World, eds. Timothy Phillips and Dennis Okholm (Downers Grove: InterVarsity Press,1995), 40.
3 Michael Rose, “Can’t Get Out of the Box” in Wall Street Journal (Friday, September 13, 2002)
4 James Sire, Discipleship of the Mind (Downers Grove: InterVarsity Press, 1990), 30-31. Последний вопрос я добавил от себя, поскольку считаю его одним из наиболее важных и требующих ответа.
5 Hilary Brand and Adrienne Chaplin. Art and
Soul: Signposts for Christians in the Arts
(Carlisle, CA3 9 GR,
6 Там же, 119.
7Elizabeth Prettejohn, Beauty and Art
1750-2000 Oxford History of Art Oxford:
9 H. R. Rookmaaker, Modern Art and the Death of a Culture (Wheaton, IL: Crossway Books, 1994), 228.
10 Цит. по: James McKinnon (ed.) Music in Early Christian Literature (Cambridge: Cambridge University Press, 1987), pp 154-5.
11 Цит. по: Richard
Viladsau, Theology and the Arts: Encountering
God through Music, Art and Rhetoric (
12 John Calvin, trans. Henry Beveridge, esq. Institutes of the Christian Religion, Book III, 32, (CD Christian Classics Ethereal Library version 4).
13 Hans R. Rookmaaker. The Complete
Works of Hans R. Rookmaaker Edited by Marleen Hengelaar-Rookmaaker.Volume 2
(