назад

Модернизируя Пейли

Однако, по-прежнему может возникнуть возражение: "Мы знаем, что люди существуют, но вот существование Бога спорно". Эрнест Нейджел доказывал: "Мы никогда не видели часов, которые не были бы намеренно кем-то сделаны" (1992, с. 213). Другими словами, мы знаем, что есть часовщик; мы не знаем, есть ли Создатель мира. Но это упрощает вопрос: "Есть ли Создатель мира?" Нет очевидного пути от слов "мы не знаем" к словам "этого не можем быть".

Скептики ответят: "Да, но есть множество причин отрицать, что природа это продукт разумной причины". И их излюбленный подход, который возник благодаря Дэвиду Хьюму, перешел к Чарльзу Дарвину и сохранился до времен Стивена Джея Гоул-да, состоит в указаниях на несовершенства природы. Но это возражение совершенно упускает из виду весь смысл. Если мои часы неправильно показывают время, разве от этого они стали меньшим продуктом разумного автора? Единственный способ обойти этот отклик состоит в том, чтобы сказать, что, если был бы Бог Творец, Он должен быть довольно неумелым. Конечно, это допускает, что существование Творца это, по крайней мере, вероятность. Что касается его неумелости, то это другой вопрос. Откуда нам знать, что менее чем совершенные, или "субоптимальные" орган, система или структура не стали таковыми с течением времени? Возможно, мои часы отстают сейчас, но, возможно, они шли очень хорошо до того, как я опустил их в воду. И, во-вторых, субоптимальность очевидна для наблюдателя. Например, Гоулд известен тем, что часто говорит о "неуклюжем" ложном большом пальце панды, но на самом деле этот придаток является эффективным инструментом для держания бамбуковых побегов и обрывания листьев (Томпсон, 1991).

Как разговор о разумном замысле отличается от знаменитого аргумента Уильяма Пейли о часовщике? В основном, очень мало. Как вы, возможно, помните, Пейли говорил о человеке, который нашел камень и пришел к правильному выводу о том, что это - продукт природы. Затем этот человек нашел часы и пришел к правильному выводу о том, что они - продукт создателя, часовщика. Если послушать скептиков, то аргументы Пейли были исторически опровержены между опровержением Хью-ма в принципе и опровержением Дарвина по сути.

Ничто не может быть дальше от истины. По иронии судьбы, аргумент Пейли основывался на принципе Хьюма о "единообразном опыте", который утверждает, что когда мы видим "признаки плана, мы склонны думать о разумном авторе" (1802, с. 232). Что касается как Хьюма, так и Дарвина, Рейли утверждал, что нам не нужно совершенство или ясное понимание функции, чтобы увидеть свидетельство замысла.

Если мы принизим значение работы Пейли, это по трем причинам (Бехе, 1996, с. 211-216). Первое это вопрос стратегии. Люди так часто слышали унизительные комментарии в адрес Пейли, что сложно преодолеть целые столетия предубеждений. Во-вторых, хотя Пейли использовал лучшие доступные ему научные данные, некоторые из его примеров не выдержали испытанием времени, и он имел склонность преувеличивать доказательства. Необходимо придать новую форму аргументам Пейли в свете современной науки и более здравых примеров.

В-третьих, когда Пейли использовал часы как аналогию, он описывал систему взаимодействующих компонентов. Если отнять одно колесо, одну шестеренку, то вся система перестанет функционировать. Тем не менее, наилучшие биологические примеры, использованные Пейли, и распространенные примеры, которыми мы склонны пользоваться сегодня, находятся на уровне макроскопической анатомии. В каком-то смысле эти аргументы могут звучать очень убедительно. Например, глаз позвоночного животного имеет определенное количество отдельных составных частей: хрусталик, сетчатка, мышцы, зрачок и оптический нерв. Если любая из этих частей отсутствует или повреждена, зрение невозможно.

Стандартный ответ со времен Дарвина состоит в предположении, что глаз мог быть составлен компонент за компонентом. Природе легче делать маленькие шаги, создавая каждую часть в отдельности, чем совершать гигантский прыжок, создавая сложное целое. Об этом говорил Ричард Доукинс в своей книге "Взбираясь на гору невозможного" ("Climbing Mount ImImprobable", 1996). Все, что нам нужно, согласно этому аргументу, так это то, чтобы нужные компоненты оказались в нужном месте в нужное время. Эволюционист настаивает на своем, используя аналогию, которая выглядит примерно так: начните с любого слова, заменяйте или добавляйте любые буквы и после некоторого количества шагов может случайно получиться другое слово. Давайте рассмотрим простой пример:

ВЕРА
ЕРА
ЕРАЛЮ
ЕВАЛЮЦ
ЕВОЛЮЦИ
ЭВОЛЮЦИЯ

По аналогии, согласно этому аргументу, биология может произвести что-либо новое и функциональное пошаговой реорганизацией основ ДНК, аминокислот или компонентов анатомической системы. Доукинс подозревает, что природа кажется спланированной, потому что все, что мы видим, это конечный продукт.

Есть несколько сложностей с этой аналогией. Во-первых, происходит подобие "обмана". Создавая эту головоломку со словами, Доукинс имел в виду цель. Но, как утверждает сам Доукинс, эволюция слепа; она совершенно лишена осмысленности и замысла. Природа не имеет "разума", в котором она может формулировать цели. Эквивалентом эволюции для игры по правилам Доукинса будет сама природа, подглядывающая в прореху своих слепых действий. Эту же ошибку допустил Дарвин в его аналогии на основе искусственного отбора. По определению, фермер или исследователь в области сельского хозяйства имеет в виду цель, будь-то получение пшеницы, устойчивой к засушливым условиям, или молока с повышенным содержанием жира.

Кстати, эволюционисты привлекают внимание к использованию этой технологии в таких областях, как химические технологии, компьютерное обеспечение и экперименты по возникновению жизни. В каждом случае идея состоит в том, чтобы произвести огромное количество вариантов, а затем проверить, который из них наиболее полно удовлетворяет целям, выдвинутым в начале эксперимента. Часто эти технологии называют "дарвиновскими" или "эволюционными". То, что они действуют в "реальном мире" бизнеса и технологии, должно узаконить эволюцию как успешную попытку и убедительную характеристику нашего мира. Но во всех этих примерах имеется четко поставленная цель. Пока есть цель, мы не имеем дела с продолжительной и значительной по масштабам эволюцией, какой ее представлял Дарвин. Это просто еще одна версия игры в наперстки.

Во-вторых, что более значительно, вы заметите, что ни одно из промежуточных слов в этой игре не имеет смысла. Известно, что слова "вера" и "эволюция" играют определенную роль в нашем языке. Но промежуточные слова бессмысленны; они не имеют предназначения в нашем языке. Теперь представьте, что слово "вера" соответствует биологической системе какого-либо рода и что жизнь организма зависит от наличия одной из этих систем. Если ВЕРА потеряет "В" и останется только ЕРА, то система сломается, а организм погибнет. Смерть, говоря откровенно, не самый лучший механизм выживания.

Контр-ответ Бехе состоит в том, чтобы применить аргумент Пейли с часами в более подходящим биологическим примерам. Компоненты не должны быть разрозненными или самодостаточными, но должны быть необходимы для функционирования системы. В этом случае нет пути к функциональности, которую мы видим там и тут; система должна появляться во всей целостности.

Черные ящики

Чтобы усилить эту аналогию, Бехе призывает нас отбросить аргументы с использованием макроскопической анатомии. Хотя он считает маловероятным, что природа, например, собрала вместе компоненты зрения позвоночных животных, он полагает, что эволюционисты все-таки могли бы предложить пошаговый аргумент. Или, возьмем ложный большой палец панды. В идеале, возможно, мы бы хотели думать, что этот отросток хорошо спланирован. Но, как утверждает Бехе, мы не можем доказывать замысел, если мы не можем показать, что его части не могли соединиться, скажем, посредством случайных мутаций.

На первый взгляд, этот аргумент делает слишком большую уступку. Однако, Бехе не доказывает и не предполагает, что "большой палец" панды оказался собранным вместе случайно; Бехе говорит только о том, что остается доказать, что этот палец либо произошел, либо не произошел случайно. Таким образом, дарвинисты и теоретики замысла оказываются в одной лодке до тех пор, пока не появятся доказательства. Словами Бехе, части "большого пальца" панды могут оказаться собранием разрозненных систем, или "черных ящиков". Этот термин заимствован из инженерного искусства. Например, я могу поставить жесткий диск на своем компьютере без того, чтобы обрабатывать диски, паять провода или писать программы. Что касается меня, то мой жесткий диск это всего лишь черный ящик, который может быть подсоединен к другим черным ящикам, образующим мой компьютер.

Бехе говорит, что вместо этого мы ищем не просто сложную организацию частей, но минимальную сложность. Мы хотим дойти до такого момента, когда уже не будет больше черных ящиков. Например, с достаточным количеством знаний я мог бы проанализировать свой жесткий диск и увидеть, возможно, что подсистем больше нет. Я могу обнаружить, что он не сможет работать без плат, головок или контроллеров. Не имеет значения, из чего сделан корпус - алюминия или золота, или сколько стоит плат - шесть или одна. Как и в примере с часами Пейли, должны присутствовать все взаимодействующие детали, для того чтобы система функционировала должным образом.

Когда мы об этом думаем, необходимо, чтобы мы могли сказать, что определенные видоизмененные или новые структуры на макроскопическом анатомическом уровне являются следствием случайных мутаций, и что естественный отбор мог сохранить те мутации, которые негубительны для организма. Например, у бак-трианского верблюда два горба, а у дромедара один. Очевидно, что на одном есть вторая структура, которой нет на другом. Откуда появился этот второй горб? Возможно, Бог сотворил каждый вид в отдельности, или, возможно, природа произвела вариации на тему. Открыто отрицать вторую альтернативу означает, по сути, сказать, что виды неизменны, но доказать это сложно (Мейджор, 1993). Что мы хотим допустить, так это то, что вариативность возможна и что новые виды действительно могут появиться, но количественное значение вариаций ограничено, если только мы не сможем добавить новую информацию (то есть, микроэволюцию). Возможно, второй горб бактриана структурно не отличается от его первого горба, поэтому, он не добавляет никакой новой информации. Поэтому, да, Бог мог сотворить эти два вида верблюдов, но возможно, что второй горб это не более, чем существующие структуры, наспех соединенные мутацией (или мутацией, которая уменьшила первоначальное количество горбов).

Однако, утверждения о том, что горбы верблюда и "большой палец" панды стали результатом небрежного соединения черных ящиков, не доказывают макроэволюцию. Утверждать обратное означает совершить ту же ошибку, которую допустили Дарвин, Доукинс и другие. Они могут "объяснять" глаз, соединяя определенное количество разрозненных составных частей, но это уводит в сторону от вопроса о том, как эти составные части оказались вместе, чтобы вообще получились все эти черные ящики.

Для Бехе крайне важные аргументы относительно минимальной сложности имеют место на уровне биохимии, которая не была доступна Пейли или Дарвину. На первых страницах своей книги Бехе говорит о биохимии зрения внутри сетчатки. Он говорит, что теперь мы знаем, что сетчатка это уровень черного ящика, и это означает, что биохимия зрения минимально сложна. Устраните один шаг на биохимическом уровне, и зрение будет невозможным. Нельзя собрать эти части вместе; все компоненты должны быть в наличии и взаимодействовать одновременно, для того чтобы система работала. Нео-дарвиновская эволюция плохо подготовлена к объяснению этого феномена.

Поиски минимальной сложности, проводимые Бехе, равнозначны критерию спецификации-сложности Дембски. Его попытки исключить случайные мутации, например, параллельны тому, что Дембски говорит о случайности и сложности.

Эта работа является примером практического превращения разумного замысла в исследовательскую программу (Дембски, 1999, с. 228). Подобные попытки внутри движения разумного замысла предназначены с тем, чтобы выйти за пределы концептуальных вопросов, к которым обращались Джонсон, Дембски и другие (Джонсон, 2000, с. 14-15).

Дальше