Кощей Бессмертный ХХ века?
Вопреки своему прозвищу, бессмертным он не был. "В море щука, в щуке заяц, в зайце утка, в утке яйцо, в яйце игла, а на острие иглы - смерть моя". Информация доступна; но кому охота нырять за щукой, гоняться за зайцем и уткой, искать, как в известном стоге сена, иголку...
Если внимательно всмотреться в этот сюжет, открывается очень интересная и поучительная картина. Смерть Кощея - это победа над злом. Зло в сердце человека, в обществе, во всей нации, как будто и в самом деле бессмертно, непобедимо. Кощею позарез надо именоваться бессмертным тем только и держится его власть, хотя каждый обязан знать, что это обман. И когда Иван-Царевич отправляется в путь, его дело меньше всего напоминает бой с ветряными мельницами на ближнем пригорке, а больше всего - научную экспедицию, уголовное следствие или творческую задачу, изнурительную раскрутку скрытой цепи причин и связей: поймать щуку - догнать зайца - подстрелить утку - найти яйцо... А в результате он обнаружит свою цель на острие иглы: на первый взгляд нечто тривиальное, ничтожное - но это и есть правда, это и есть победа.
Тут, однако, аналогия нарушается. Кощей мертв, царевна спасена, сказка окончена, - а мы, изо дня в день, снова и снова преследуем щуку, целимся в утку, ищем и находим правду: такова природа нашего земного пути. Кощеи, однако, сопротивляются, цепляются один за другого, мелкие за крупных, молодые за старых. Иногда попадется такой мастер-Кощей международного класса, что один стоит целого легиона: но ведь и в Иван-Царевичах недостатка нет. Надо только не поддаваться Кощеевой лжи, не унывать и примечать, где откроется острие иглы.
— По Фройду (фамилию его она произносила на немецкий манер; не исключено, что она знакомилась с его трудами в оригинале) это означает, что... -и далее следовала такая элоквенция, что хоть святых выноси. Однако держалась она при этом крайне скромно: видно было, что излагать материал ей так же неловко, как окружающим - слушать. Свои консультации она давала с тем же чувством, с каким люди делятся печальными медицинскими новостями: беда, но ничего не попишешь. Случалось, ей возражали с тех или иных позиций, и она всегда была готова просветить невежд и убедить скептиков. Мне запомнилась ее недоуменная реплика в ответ на чье-то замечание, что, дескать, Фрейд слабо согласуется с Православием:
— Ну при чем здесь Православие? Вы ведь не идете в церковь за вашими трехфазными трансформаторами...
Почему-то эта короткая фраза запала у меня в душу, и за долгие годы из нее как из семечка выросло большое ветвистое дерево. Не мытьем, так катаньем, я убедился, что если человеческую душу уподобить трехфазному трансформатору (простим ей это неумное сравнение!), то именно Церковь оказывается и теоретическим справочником, и архивом документации, и ремонтной мастерской, и бригадой техобслуживания. Конечно, никому не запрещено этого отрицать - но лишь заодно с Никео-Цареградским Символом веры.
А вслед за первым у моего "критического дерева" стал расти и второй ствол. На сегодняшний день, силою исторических и личных обстоятельств, реальность святого Православия скрыта от большинства жителей Земли. С другой стороны, Церковь никак не причастна к современным научным исследованиям, вроде бы пролившим новый, невиданный прежде свет на тайны человеческой души... Если так, то не справедливо ли все же требование моeй московской знакомой - учиться видеть человеческую душу "по Фройду"? Ведь и в самом деле, учим же мы механику по Ньютону, химию по Менделееву, генетику по Уотсону-Крику, - а вовсе даже не по св. Писанию. Ну а если при этом обнаруживаются расхождения с церковной доктриной - не беда, ученые богословы скоро все объяснят и уладят, как уладили несогласия и недоразумения в естественных науках...
Или нет?? Или правы были те заядлые спорщики, те угрюмые ворчуны, которые на любую заманчивую россыпь щедро закутанных в цветной туман сокровищ фрейдизма хмуро отвечали одной и той же не вполне вежливой и не вполне вразумительной фразой: "Бред сивой кобылы"?
|
В пользу того мнения, что творец психоанализа - это Кощей Бессмертный ХХ века, есть масса улик: практически любой аспект современного раскрепощения несложно "подвести под фрейдистскую статью", будь то в семье, в школе, в уголовной сфере, в политике, в гражданском праве, в литературе и искусстве, в развале западного христианства и пр. Однако все это улики косвенные; они никак не намекают, где искать ту самую иглу... Мало помогают и сведения о том, что Фрейд был атеистом, баловался с кокаином, интересовался свояченицей, участвовал в обществе еврейских масонов Б'най Б'рит, и даже что он служил сатане. Последней теме немало страниц посвящает американский автор, психиатр Рэй Джурджевич: возможно, он и прав, однако обвинение это, как и соображение о сивой кобыле, слишком универсально: увы, каждый из нас, совершая грехи, оказывает сатане ту или иную услугу. |
И в то же время архиепископ Нафанаил (Львов) находит нужным заметить: "Фрейдизм надо признать вреднейшим из вредных течений человеческой мысли". Значит, чтобы найти правду, надо нырять глубже, скакать дальше, целиться точнее.
Между Фрейдом и знакомыми нам героями-раскрепостителями - мелкими и крупными мошенниками, лжецами-профессионалами и любителями, сексуально-озабоченными профессорами и обычными маньяками-развратниками - огромная разница. Голыми руками его не взять, за пояс не заткнуть, и со счетов цивилизации так просто не скинуть. Если он действительно Кощей Бессмертный, то самый что ни на есть подлинный, со своей потаенной, тщательно спрятанной иглой. Пока не найдем правду, пока не проведем четкую линию между механикой, химией, биологией и научным знанием вообще с одной стороны, и фрейдизмом с другой, все мы, и особенно наши дети, обречены скользить в сторону широких, оборудованных "по Фройду" ворот преисподней.
За что благодарить Фрейда
Н. М. Карамзин в своих "Письмах русского путешественника" (Франкфурт, 29 июля) сообщает следующее:
"В одном трактире со мной живет молодой доктор медицины, который вчера пришел ко мне пить чай и просидел у меня весь вечер. По его мнению, все зло в мире происходит оттого, что люди не берегут своего желудка. 'Испорченный желудок, - сказал он, - бывает источником не только всех болезней, но и всех пороков, всех дурных навыков, всех злых дел. Отчего моралисты так мало исправляют людей? ...Вместо всех словесных убеждений надлежало бы им дать несколько приемов чистительного. Беспорядок душевный бывает всегда следствием телесного беспорядка. Когда в машине нашей находится все в совершенном равновесии,... тогда человек рассуждает и действует хорошо; тогда бывает он мудр, и добродетелен, и весел, и счастлив'. - 'Итак, если бы у Калигулы не был испорчен желудок, то он не вздумал бы построить моста в Средиземном море?' - спросил я. - 'Без сомнения, - отвечал мой доктор, - и если бы лекарь догадался дать ему несколько чистительных пилюль, то смешное предприятие было бы через час оставлено...' - Я удивлялся логике г-на доктора."
Помнится, впоследствии этот сюжет получил развитие в истории о бравом солдате Швейке: цитировать ее здесь не будем. Но то была уже другая эпоха; эпоха, когда удивительные идеи прошлого уже столкнули мир на новую орбиту, и людям с выжженной, словно в газовой атаке, душой, остался юмор в качестве спасительной кислородной трубки. А пока, в первый год Великой Французской революции, русский путешественник просто удивляется, благожелательно глядя на этот лучший из миров, примериваясь к планам его дальнейшего улучшения...
Далее, однако, подобные взгляды стали вызывать все меньше удивления и все больше уважения, пока не стали общепринятыми. "В человеке нет никаких иных сил помимо общих физико-химических воздействий," - это уже не анекдот за чашкой чая, а четкий тезис одного из крупнейших ученых и авторитетов ХIХ века, Германа фон Гельмгольца, знакомого всем нам по школьным учебникам физики. Тех же взглядов твердо придерживался и знаменитый физиолог Эрнст фон Брюкке, под началом которого в 1876 г. двадцатилетним студентом начинал свою исследовательскую работу Зигмунд Фрейд.
| Сегодня трудно представить себе, насколько была пронизана, пропитана грубейшим и примитивнейшим материализмом наука о человеке того времени. Вот, например, что пишет в одном из своих эпохальных трудов, "К учению о периодах", долголетний сотрудник и близкий друг Фрейда берлинский доктор Вильгельм Флисс (1858-1928): |
"Вечером 24 марта 1899 г. у моей свояченицы начались роды; в тот же вечер у моей жены была менструация... За этим лежит скрытый закон природы. Ведь если прибавить к 24 марта 280 дней (28 х10), получим 29 декабря - тот самый день, когда за 4 года до того родился мой старший сын. А за 20 лет до того, 29 декабря 1879 г. у моей сестры началась внезапная лихорадка, от которой она скончалась через 30 часов."
Глубина "закона природы", что якобы жизнь и судьба женщины, словно вращение шестерен в часовом механизме, подчиняется 28-дневному периоду (а у мужчин Флисс сумел где-то выискать период в 23 дня) поистине не поддается рассудку: уж кто-кто, а доктор должен был бы знать, что стабильность периода между менструациями не выдерживается с механической точностью, и независимо от наличия или отсутствия "скрытых сил периодичности" все его многомесячные календарные экстраполяции годятся разве что как упражнение по арифметике для младших школьников. А с многолетними и того хуже: корифей "науки о периодах" упустил из виду, что продолжительность календарного года не делится ни на 28, ни на 23...
Нам еще предстоит вернуться и к "теориям" Флисса, и к его не слишком успешной практике: его сотрудничество и дружба с Фрейдом сыграли решающую роль в истории психоанализа. Сам Фрейд, однако, пошел противоположной дорогой: в его системе взглядов душа человека живет и движется по своим собственным законам, никак не сводящимся к "общим физико-химическим воздействиям". В итоге фрейдизм опрокинул механистический взгляд на природу человека, сначала в узком кругу специалистов, а затем и во всей современной западной культуре. Именно за это его можно поблагодарить.
Разумеется, нормальным людям - тем, кто подобно Карамзину, лишь "удивлялись логике г-на доктора", но перенимать ее не спешили - Фрейд никакого особого откровения принести не мог. Но в профессиональной среде, особенно медицинской, таких было немного: вспомните Базарова, вспомните "медицинские стихотворения" А.К. Толстого. Как отмечает В. Н. Тростников,
"Фрейдизм нашел 'рациональные объяснения' бессознательным психическим процессам, о которых не испорченные профессиональной выучкой люди знали испокон веков, но на изучение которых в психологической науке был наложен строжайший запрет. Это позволило снять запрет и спасти психологию от грозившего ей удушья."
Однако высказанная нами благодарность Фрейду встречает серьезные возражения. Нам скажут, что его "рациональные объяснения" - в том числе, что за всеми движениями души стоит "принцип максимального удовольствия" с вытекающими отсюда последствиями - ничем не лучше Гельмгольцева механицизма. Именно они, по сути своей, как раз и несут тот страшный вред, о котором говорит архиепископ Нафанаил: уничтожают "то единственное, чем очищается душа - сознание вины и ощущение тяжести греха".
Это вполне справедливо. Забегая немного вперед, заглянем в письмо Фрейда ко Флиссу от 6 декабря 1896 г. (т. е. еще до того, как оформились основные принципы фрейдизма), вплоть до последнего времени неизвестное читателям. Фрейд сообщает о молодом человеке, который
"...Пришел ко мне на прием и со слезами на глазах уверял меня, что он вовсе не мерзавец, каким его считают окружающие; он болен, он страдает от патологических импульсов и реакций..."
Далее выясняется, что отец пациента, извращенец и развратник, в детские годы оставил у него в подсознании омерзительный след. Фрейд продолжает:
"Он терпеть не может извращений и при этом страдает навязчивыми побуждениями. Иначе говоря, в нем подавлены определенные импульсы, взамен которых возникли другие, в форме навязчивости. Такова вообще тайна навязчивых состояний. Если б он мог стать извращенцем, то был бы здоров, как отец".
Могут заметить в ответ, что болезни существуют независимо от достоинств и недостатков человека: дело врача - лечить и праведных, и грешных. Однако именно в контексте этого письма (не публиковавшегося, впрочем, совсем по другой причине), где подробно изложены обстоятельства жизни и детские впечатления пациента и его старшей сестры, до жути ясно видна пропасть между христианским взглядом на грех как на болезнь души и примером "здорового" отца для больного сына... Фрейдизм не спорит с Евангелием, а истребляет в нем смысл: "Покайтеся, приближися бо Царствие Небесное "становится бессмыслицей не столько из-за сомнений в реальности Небесного Царства (еже так или иначе несть от мира сего), сколько из-за явной нереальности покаяния, здесь и сейчас.
К счастью, однако, психотерапия и фрейдизм далеко не одно и то же. Лишь только исчез запрет, о котором говорит Тростников, как практика (а вслед за ней и теория) психотерапии разорвала рамки официального фрейдизма. "Эдипов комплекс", "инфантильный эрос" и тому подобные прозренья достались в наследство шустрым литераторам и сценаристам, секспросветчикам школ и вузов, да мошенникам: у них это ходовой товар. А у тех, кто добросовестно работает с больными (трудно сказать, в большинстве они или в меньшинстве), совсем другие заботы, совсем другие, гораздо более реальные предметы на уме, пускай даже и с фрейдистским уклоном.
Необходимо отметить еще, что среди психотерапевтов многих стран есть и православные верующие. Насколько это возможно, они пытаются привлечь вековую мудрость святого Православия на помощь всем тем, у кого психика и нервная система искорежена нынешним веком. "Православная психотерапия: наука св. отцов" - заглавие одной из книг греческого епископа Иерофея (Влахоса). Все, что есть доброго и полезного в современной практике психотерапии входит как неразрывная составная часть в церковное сознание.
Если же за последнее положение "прогрессивные специалисты" поднимут нас на смех, мы обратимся за помощью к основоположнику. В хорошо известной работе "К истории психоаналитического движения" Фрейд пишет:
"Я полагал, что моя теория [психического вытеснения] вполне оригинальна, пока Отто Ранк не показал мне отрывок в книге Шопенгауэра "Мир как воля и представление"... как человек сопротивляется восприятию реальности, когда она для него болезненна. Это настолько точно соответствует моему понятию о вытеснении, что мне остается снова признать, что своим открытием я обязaн своей недостаточной начитанности".
Как видно, Фрейд не возражал, что накопленный человечеством опыт содержит сведения о лежащих в основе его теорий "бессознательных психических процессах". Это же подтвердит вам любой православный верующий, да и всякий, кто знаком с литературой о православном образе жизни и мысли, от древности до наших дней - о духовной борьбе, трезвении, рассуждении и внимании к себе. То же самое относится и к другому фундаментальному принципу психоанализа - перенесению эмоционального фокуса на того, кто входит во внутренний мир страдающего человека (в терминах фрейдизма - на "аналитика"): достаточно заглянуть в любое православное пастырское руководство, начиная от Златоустовых "Шести слов". Теперь возвращаемся назад ко Фрейду и на следующей странице читаем:
"Всякое направление исследования, принимающее в расчет эти два фактора [вытеснение и перенесение] и исходящее из них, заслуживает названия психоанализа, даже если его результаты отличаются от наших."
Возможно ли более авторитетное мнение в защиту "православного психоанализа"?
Прогрессивным учением, "что нету души, но одна только плоть, и что если и впрямь существует Господь, то Он есть только вид кислорода", в наши дни не только никого не удивить, но даже и не рассмешить. Однако же именно с таких позиций нападает сегодня на Фрейда "научная" (в очень жирных кавычках) идеология:
"Представьте себе, что вы сломали ногу или страдаете сахарным диабетом: как бы вы отнеслись к "врачу", который вместо гипсовой повязки или инсулина предложил бы вам серию терапевтических бесед на тему о вытесненной сексуальности? С тем же успехом вам могут заявить, что вы одержимы бесом и позвать священника! Нет никакой разницы между изгнанием бесов и психоанализом" (Skeptic's Dictionary).
Разница есть, и весьма серьезная; о ней будет сказано ниже. А пока заметим, что от подобных союзников по борьбе с фрейдизмом надо держаться подальше. Они душу готовы положить за постулат об "одной только плоти"; ради него они и воюют с Фрейдом... Однако, как бы ни был абсурден их постулат, по крайней мере со своей точки зрения они действуют совершенно честно: если согласиться с лечением физических расстройств путем психотерапии (а также "неконтактного массажа", иглоукалывания и прочих непринятых в официальной медицине средств), то есть с реальностью нематериального воздействия на явления физического мира, придется им допустить и изгнание бесов, и исцеление по молитве.
"Вредность учения Фрейда особенно глубока именно потому, - пишет архиепископ Нафанаил, - что включает в себя отдельные элементы истины." Элементы эти мы видели; как отделить их от лжи? "То, что в теориях Фрейда правильно, можно и нужно признавать,... - продолжает вл. Нафанаил, - Факты, им открытые, надо признавать, но с выводами его, проповедующими атеизм, нельзя соглашаться... Это нелегко, но можно".
Владыка ясно видит стоящую перед нами серьезную проблему: если принять факты, и если в выводах из них нет ошибок, то придется принять и выводы со всею их богопротивной идеологией. Ни ахинеи, как у Флисса, ни подлога, как у Кинзи, мы не найдем: не тот случай. Следовательно, что-то должно быть не в порядке с самими фактами. Но где, и что именно?? Мы как будто угодили в ту же самую яму, что упомянутые выше материалисты: упрямо отвергаем обоснованные выводы, не имея против них обоснованных возражений.
Весьма существенно, что именно мы, а не специалисты-психоаналитики, остановились перед этой проблемой. Их интересует, что "работает" и что "не работает" в клинической практике, какие теории популярны и непопулярны в научных кругах, - а мы ищем правду как она есть, суть дела. Всякий, кто хоть немного знаком с Фрейдом, засвидетельствует, что наш подход гораздо ближе к его собственной сфере интересов; вообще, в столкновении идей часто оказывается, что смертельные враги ближе друг другу, чем теплохладные союзники с той или другой стороны.
"На фрейдизм, насколько я знаю, никто с христианской точки зрения не ответил, - подводит итог своему письму владыка Нафанаил, - Эта работа большая и трудная". Христианская точка зрения - это точка зрения правды. Дать прямой ответ на фрейдизм с христианской точки зрения - значит найти фикцию среди открытых Фрейдом фактов и разобраться, каким образом она туда попала.
Знал ли владыка, что в то самое время, когда он писал эти строки, некий Иван-Царевич уже седлал коня, готовясь к большой и трудной работе? "В море щука, в щуке заяц..."
Иван-Царевич
Глава под таким названием есть у Достоевского в "Бесах". Не дай Бог иметь хоть каплю общего с описанным там персонажем... Но с тех пор утекло столько воды, и мир настолько сильно изменился (хоть и не в лучшую сторону), что мы можем безбоязненно употребить его снова, не рискуя навлечь тень на ныне здравствующего д-ра Джеффри Мэссона.
Какой раздел в любой печатной работе вам покажется наименее интересным? За редким исключением это будет скучный перечень - "Автор выражает искреннюю признательность..." - который никто не читает.
Но когда вы возьмете в руки книгу Джеффри Мэссона "Посягательство на правду", потрудитесь прочесть в первую очередь именно этот раздел. Он послужит вам и как введение в книгу, и как первое знакомство с ее автором. А ведь первое впечатление, говорят, самое важное... Впрочем, судите сами:
"Вероятно, многие из тех, кто помогал мне тем или иным образом в этой работе, из-за острой полемики по ее поводу предпочли бы, чтобы их фамилии здесь не упоминались. Я могу лишь подчеркнуть, что никто из перечисленных ниже лиц не несет ни малейшей ответственности за мои суждения: они исходят от меня и только от меня.
"Эта книга не увидела бы света без щедрой помощи со стороны Курта Эйслера (директора Архивов Фрейда при Библиотеке Конгресса США, 1908-1999 - пер.), Анны Фрейд (младшей дочери З. Фрейда, 1895-1982 - пер.) и Мюриел Гардинер (близкого друга и сотрудника первых двух, 1901-1985 - пер.). Благодаря им я получил доступ к обширному хранилищу уникальных неопубликованных документов. Поскольку с выводами, сделанными мной на основании этих документов, они не смогли согласиться, наше первоначальное сотрудничество к сожалению прервалось. Тем не менее, я сохраняю глубокую признательность им за все то доброе, что они для меня сделали..."
Здесь, вероятно, самое время и составителю обзора вспомнить обо всех, кто ему помогал, и сердечно поблагодарить их. Только у нас и речи нет ни о какой полемике, ни о каких недоступных или неопубликованных документах, ни о каких поисках или исследованиях: просто взять несколько известных книг и журнальных статей, проверить материалы по независимым источникам, да изложить в сжатом виде... Мы идем по следам Иван-Царевичей. Характерно при этом, что царство им как правило не достается (а иные и вовсе остаются у разбитого корыта), но дело их от этого ничуть не страдает. Знают они о том, или нет, - но правда, которую они добывают на острие секретной иглы, имеет немалую цену совсем в другом Царстве.
Джеффри Мэссон защитил докторскую диссертацию в 1970 г. по специальности с фрейдизмом решительно никак не связанной: древне-индийская поэзия. И быть бы ему профессором-санскритологом в Торонто, и не знать бы ему горя - сиречь неприятностей по службе, склок, скандалов, угроз, предательства, клеветы, судов, увольнений и разочарований - если бы жажда знаний снова не сделала его студентом. Еще восемь лет ушло у него на второе высшее образование в Торонтском Институте Психоанализа.
Как легко догадаться, мы имеем дело с человеком далеко не заурядным. Неслучайно поэтому в 1980 г. ему была поручена работа над новым изданием писем Зигмунда Фрейда к Вильгельму Флиссу. Письма эти частично уже выходили под редакцией Анны Фрейд под внушительным заголовком "Происхождение психоанализа" и послужили источником практически всех сведений на данную тему: в самом деле, кроме Флисса, в 1890-е г.г. у Фрейда не было друзей, не было никого, с кем бы он мог серьезно и откровенно делиться своими медицинскими наблюдениями и находками, гипотезами, планами, взглядами. Надо сказать, что влияние Флисса сильно меняет "официальный портрет" Фрейда как независимого мыслителя, ниспровергателя основ: он безусловно нуждался во Флиссе, как будет потом нуждаться в своих учениках и последователях. Приходится также добавить, что в тех кругах подобные отношения между двумя мужчинами не могли не получить определенной окраски, чему находят подтверждения в переписке Фрейда и приближенных к нему лиц... но к счастью, эта помойная яма лежит в стороне от нашего маршрута.
Для работы с литературно-архивным наследием Фрейда - в самом деле очень большой и очень трудной (около 75 тыс. документов на разных языках) - Мэссону предложили поселиться в Мэрсфилд Гарденс, лондонском доме Фрейда, где тот провел последний год жизни и умер в 1939 г. Работа, очевидно, горела в руках у д-ра Мэссона: в Мэрсфилд Гарденс он обнаружил и привел в порядок множество неизвестных ранее документов, записок, заметок, писем, принадлежащих Фрейду и его ближайшему окружению. Мало того: он разобрал оригиналы опубликованных материалов и сделал бессчетное число дополнений, вставок и исправлений в переводе с немецкого - совершенно, кстати, независимо от того, шли они "на пользу" или "во вред" его позиции, в чем можно убедиться по упомянутой выше книге и особенно по примечаниям к ней.
Так что не прошло и года, как Мэссон был назначен заместителем директора Архивов Фрейда, с тем чтобы вскорости занять должность директора взамен уходящего на покой Курта Эйслера. Кроме того, он стал одним из четырех сопредседателей Совета по авторским правам Фрейда. Мэрсфилд Гарденс должен был стать его постоянной резиденцией, где ему предстояло оборудовать музей и исследовательский центр... И все выглядело как нельзя лучше, пока вдруг не стало как нельзя хуже. Слово д-ру Мэссону:
"Когда я учился психоанализу, я был убежден, что Фрейд бесстрашно искал правду, что он пытался помочь пациентам разобраться в том, что с ними происходит и что с ними случилось в прошлом, как бы это ни было неприятно. Хотя я знал, что далеко не все в наше время разделяют подобные взгляды, я верил, что в науке психоанализа остались честные и бескомпромиссные искатели правды. Именно благодаря этому - говорил я себе - мои исследования получили такую широкую поддержку безо всяких предварительных условий...
"Я не делал секрета из своего критического отношения к психоанализу в нынешнем его виде и знал, что многие из моих коллег со мною согласны... Однажды я поделился с г-жой Фрейд своим разочарованием как учебой в Торонто, так и последующей работой в Сан-Франциско, и положением дел в психоанализе вообще. Я спросил ее, будь жив ее отец, стал ли бы он участвовать в организациях психоаналитиков или хотя бы просто заниматься психотерапией? "Нет, - ответила она, - не стал бы".
"Таким образом я видел, что Анна Фрейд разделяет мой критический взгляд и поддерживает мои исследования. Однако когда они привели меня к личности самого Фрейда, эта поддержка прекратилась."
Надо заметить, что и в сказках персонажам вроде Иван-Царевича присуща простота сердца на грани с наивностью и неосмотрительностью... На совещании ведущих психоаналитиков в Лондоне, где Мэссон по приглашению Анны Фрейд сделал первое сообщение о своих находках, ему дали понять, что они наносят ущерб престижу психоанализа. Но д-р Мэссон, как он пишет,
"...счел подобные соображения недостойными внимания серьезного исследователя. В июне 1981 г. меня пригласили сделать более подробный доклад на закрытом совещании Психоаналитического Общества в Нью-Хэйвене... Злоба, вызванная моим докладом, направленная не столько на предмет моей работы, сколько на меня самого, открыла мне глаза на истинное положение вещей... Подлинность фактов и справедливость выводов никого не интересовала; речь шла лишь о последствиях их публикации, которая, по мнению моих критиков, наносила удар в самое сердце психоанализа.
"...Когда в августе сообщения о найденных мной материалах появились в газете 'Нью-Йорк Таймс', разразился крупный скандал, и меня, к большому облегчению всего фрейдистского сообщества, уволили. Как мне заявили, я "не оправдал доверия", обнародовав результаты своей работы."
Казалось бы, сказке конец. Но не тут-то было: теперь предстояло расплачиваться за сломанную иглу. Дальнейшее тоже напоминает волшебную сказку, только уже в современном северо-американском стиле. В конце 1983 г. журнал "Нью-Йоркер" опубликовал серию статей журналистки Джэнет Малколм о д-ре Мэссоне, а в следующем году она напечатала о нем книгу. Входить о них в подробности нет большого смысла, хотя работа была выполнена весьма профессионально: как заметил независимый обозреватель,
"Эти материалы появились как раз накануне выхода в свет книги д-ра Мэссона... Если бы не они, ее обсуждение было бы гораздо справедливее и спокойнее".
Надо полагать, Мэссон не видел, какова связь между ними и заповедью "Блажени есте, егда поносят вам, и ижденут, и рекут всяк зол глагол на вы, лжуще, Мене ради" (а также и ради Кого в конечном итоге все это происходит) и обратился в суд с иском о клевете. Не секрет, насколько трудно в Америке привлечь к ответственности печатный орган, если понятие "свободы слова" растянуто либеральными судьями до порнографии включительно. Тяжба продолжалась десять лет: сначала клеветники пытались оспорить правомерность самого иска, и по аппеляционной лестнице довели дело до Верховного Суда США, который вынес решение в пользу Мэссона, т. е. потребовал рассмотрения иска. Далее состоялось судебное разбирательство; суд присяжных постановил иск удовлетворить - но не смог вынести решения о сумме нанесенного ущерба. В результате повторного разбирательства иск был отклонен.
В связи с подготовкой данного обзора я дважды письменно обращался к д-ру Мэссону. Оба раза он отвечал мне очень быстро, очень вежливо и очень коротко:
"Благодарю Вас за Ваше письмо, но никакими сведениями на этот счет я не располагаю и ничем Вам помочь не могу: уже много лет как я с психоанализом и психиатрией ничего общего не имею и занимаюсь изучением эмоциональной сферы у животных. Примите, и проч."
Очень жаль. Но его можно понять.